История подмосковной усадьбы Знаменское-Губайлово в целом неплохо отражена в исторических источниках и краеведческих публикациях (любительский характер которых, впрочем, сильно грешит путаницей и произвольными авторскими домыслами).

Впервые усадьба была заведена здесь в конце XVII столетия, в 1682-1684 годах, тогдашним владельцем этих мест боярином Иваном Федоровичем Волынским, который основал здесь на свободном пустом месте (на пустоши) «двор вотчинников», т.е. загородный дом-резиденцию – боярский двор с домовым хозяйством, и напротив двора выстроил каменную домовую (усадебную) церковь во имя иконы Знамения Пресвятой Богородицы, служившую ему чем-то вроде собственного банка-депозитарием для хранения «капитала», деловых и ценных бумаг, защищенных на случай пожара или кражи, а важнее того, конфискации, в случае, если изменит Фортуна (церковное имущество, в т.ч. находящееся в церкви на хранении, конфискации не подлежало, а священником в такой храм-банк ставили доверенное лицо, «своего человека»), В неспокойные времена начала петровского царствования, времена стрелецких бунтов, опал и казней, это был надежный и весьма распространенный способ для стоявших у власти олигархов, членов правительства, укрыть капиталы, отчего все ближнее Подмосковье усеяно было тогда небольшими ярусными каменными церковками, как правило, богато украшенными резным узорочьем в стиле западного барокко (боярские капиталы наживались и приумножались в основном с иностранными, европейскими партнерами). Такие храмы-банки имели в верхних ярусах один или несколько встроенных в стену сейфов-тайников, а в подцерковье – крипту-усыпальницу владельцев. Церковь в Губайлове была одной из них. Она не была приходской. По описанию начала XX века (до кардинальной перестройки в 1903 году), содержащемуся в путеводителе по Рижской (тогда Московско-Виндавской) железной дороге, «храм был очень мал: видно было, что устроен он владельцем имения для себя и своих людей /…/, по своей форме он устроен был в виде креста и представлял высокую в три яруса башню, снизу четвероугольную, суживающуюся уступами…».

После И.Ф.Волынского усадьбой последовательно владели его вдова, Екатерина Семеновна (с 1698 года), и его сын, бригадир Василий Иванович Волынский, при котором каменная усадебная церковь была обновлена и вновь освящена. На В.И.Волынском мужская линия рода пресеклась, и имение было справлено им в качестве приданого за дочерью Настасьей, выданной замуж в 1743 году за князя Василия Михайловича Долгорукова. Таким образом имение Знаменское-Губайлово на целое столетие (1743-1836) перешло в руки князей Долгоруковых.

При Долгоруковых на первых порах в губайловской усадьбе существовал ансамбль деревянных построек, дошедший им от Волынских. Судя по изображению на плане генерального межевания (от сентября 1769 года), это был окруженный стеной-оградой загородный боярский двор по типу загородных вилл итальянской аристократии XVI- XVII веков, с застройкой по сторонам парадного двора. Учитывая тот факт, что при князе В.М. Долгорукове-Крымском губайловскую усадьбу в 1763 году во время коронационных торжеств посетила императрица Екатерина II (на пути из Москвы через Назарет в Новый Иерусалим, о чем есть протокольная запись в камер-курьерском журнале), следует думать, что усадебный ансамбль имел представительский характер, достойный посещения императрицы со свитой; его деревянные постройки имитировали каменную регулярную архитектуру и, по всей видимости, были отделаны штукатуркой “под камень” в стиле барокко.

При Долгоруковых в последней четверти XVIII века старая усадьба Волынских в Губайлове была ликвидирована и взамен ее устроена новая, на новом месте к северу от церкви (прежде усадьба находилась от церкви к юго-западу). 

Первый строительный период. 1789-1790 гг.

Время возведения нового, каменного усадебного господского дома со “службами” (т.е. нежилыми служебными корпусами по бокам парадного двора) определяется из сопоставления кадастровых описаний усадьбы 1769-го и 1800-го годов. При генеральном межевании в 1769 году в Губайлове значится “дом господский деревянный” (на межевом плане усадебная застройка иллюминована желтым цветом, что означало деревянные строения), тогда как в “Экономическом описании Звенигородского уезда” 1800 года, составленном по данным 1797 года, в Губайлове значится “дом господский каменный об одном этаже со службами при нем”. Необходимо заметить, что получившая распространение в литературе благодаря усилиям краеведа Е.Н.Мачульского версия о строительстве в Губайлове каменного усадебного ансамбля при жизни В.М.Долгорукова-Крымского (между 1776 и 1782 гг.) не имеет оснований и не подтверждается ни историческими источниками, ни натурными данными. Князю В.М. Долгорукову-Крымскому незачем было перестраивать губайловскую усадьбу, тем более устраивать в ней парадную загородную резиденцию, – у него уже была таковая в селе Васильевском на Воробьевых горах, унаследованная им от своего дяди, знаменитого фельдмаршала В.В. Долгорукова, и свою строительную активность он посвятил именно ей, отстроив в ней огромный каменный представительский дворец и большой увеселительный ансамбль разнообразных построек, посвященных славным событиям турецкой войны и завоевания Крыма, героем которых он был. Не выдерживает никакой критики и утверждение того же автора о том, что в Губайлове Долгоруковым-Крымским был якобы повторен его московский дом в Охотном ряду, позднее перестроенный под здание Благородного собрания, так как архитектура этого здания (“Дом союзов”) относится к совсем другой эпохе, ко времени капитальной его реконструкции после нашествия французов. Вообще в книге Е.Н.Мачульского достоверные сведения, почерпнутые им из архивных источников, произвольно дополнены самыми нелепыми авторскими утверждениями, – например, о том, что церковь при усадьбе первоначально была деревянной и только в 1773 году она была выстроена в камне и освящена, якобы, в присутствии императрицы Екатерины и наследника престола цесаревича Павла, – на самом деле церковь сразу же была возведена каменной (она значится каменной в Переписных книгах Московского уезда 1700 и 1719 года), в 1773-74 годах в церкви велись ремонтные работы, включая переделку алтаря, что вызвало переосвящение храма на новом антиминсе, тогда же была возведена при церкви каменная ярусная колокольня, зафиксированная в своих первоначальных формах на литографическом рисунке 1820-х годов (первоначально ее не было, так как храм служил депозитарием частного владельца и не был приходским).

Время возведения каменных построек усадебного ядра (первый строительный период) можно довольно надежно установить по косвенным данным, прежде всего по типу и приемам композиционной организации усадебного ансамбля, отраженным в картографических материалах XIX века и дошедшим в натуре до нашего времени, а также по фактам биографии владельцев Губайлова (В.М.Долгоруков-Крымский умер в январе 1782 года, ему наследовали в Губайлове его сын, Василий Васильевич Долгоруков, умерший в 1812 году, а затем вдова последнего с детьми).

Основой композиции, главной композиционной осью губайловской усадьбы являлся прямой широкий “прошпект”, вдоль которого симметрично от барского дома расположены службы и другие постройки усадьбы. Этот композиционный прием усадебной застройки восходит к так называемым “дачам на Петергофской дороге”, которые строили себе статусные придворные и принятые при Дворе сановники на дороге, соединявшей городскую и загородную резиденции императрицы Екатерины (аналог Версальской дороги во Франции королевских времен и нашей современной “Рублевки”). Те, кто входил в состав Двора Ее Величества, имели право/обязанность застроить земельные участки на этой дороге, выдаваемые им в соответствии с их рангом и весом при Дворе из земель дворцового ведомства.

По своей профильной функции эти “дачи” были статусными “домами приемов” персон императорского Двора, доверенных лиц государыни. При изменении карьерного положения, например, при получении новых государственных назначений вдали от Двора, владельцы дач на Петергофской дороге сдавали свои дачи в казну (их выкупало дворцовое ведомство), но очень многие повторно строили себе по тем же самым проектам подобные “дома приемов” в своих имениях (Михайловское Кречетникова на Пахре, Петрово-Дальнее князя Голицына, Красный Рог графа Разумовского, Кривякино генерала Замятина и т.д.). При этом образ “Петергофской дороги” – прямой и широкой, с твердым покрытием, шоссированной, имел важнейшее символическое значение, также как панорамные видовые раскрытия на большие водные зеркала на дальних планах, напоминавшие видовые раскрытия на Финский залив под Стрельной. Прием имитации статусной обстановки императорского Двора был обязательным атрибутом при повторениях дач на Петергофской дороге. Такое же повторение прототипа – дачи на Петергофской дороге – очевидно и в устройстве губайловской усадьбы.

Примерные даты сочинения проекта и строительства прототипа губайловской усадьбы на Петергофской дороге, а также повторного осуществления проекта при строительстве новой усадьбы в Губайлове князем В.В. Долгоруковым следуют из его биографии. Князь Василий Васильевич Долгоруков, младший сын полководца В.М. Долгорукова-Крымского и его наследник в Губайлове, получил чин генерал-майора в 1777 году, 24-х лет от роду, это было политическое назначение – генерал Свиты Ее Императорского Величества. В качестве свитского генерала ему была положена дача на Петергофской дороге, которая, по всей видимости, и была тогда же им застроена, причем, можно говорить с уверенностью, застроена по проекту тогдашнего главного архитектора императорского Двора И.Е. Старова (застройка вдоль Петергофской дороги была в его ведении). Усадебный дом в Губайлове в самом деле отвечает всем характерным признакам дач на Петергофской дороге 1770-х годов, – с овальным залом-ротондой, выходящим в сад, и непременным бельведером, преимущественно открытого типа (бельведер на губайловском доме хорошо читается на литографированном изображении усадьбы начала XIX века).

Моду в Россию на этот тип загородного дома привез именно И.Е. Старов, – из Парижа, от своего учителя Шарля Де-Вайи. На Академическом Салоне 1770 года Старов представил ряд проектов-вариаций на эту архитектурную тему, который открывал уже осуществленный проект загородного дома князя А.А. Вяземского, генерал-прокурора Правительствующего Сената, т.е. тогдашнего премьер-министра, послуживший стандартом (эталоном) застройки для высших должностных лиц Империи, в том числе и для молодого свитского генерала князя В.В. Долгорукова.

Князь В.В. Долгоруков женился в январе 1787 года, еще будучи на службе при Дворе (на дочери президента Придворной конторы князя Барятинского), а уже в начале 1788 года он получил назначение в действующую армию на Юге, под Очаковым (за взятие которого он был награжден орденом св. Георгия II-й степени), и покинул Петербург и свитскую службу. Исходя из этих дат, строительство в камне новой губайловской усадьбы следует определенно отнести к 1789-1790 годам, тем более что к этому времени Долгоруковы потеряли свою наследственную подмосковную статусную резиденцию – Васильевское на Воробьевых Горах, которое было выкуплено у них казной и пожаловано светлейшему князю Г.А. Потемкину-Таврическому (кстати сказать, непосредственному шефу князя В.В. Долгорукова в турецкой кампании 1788 года).

Как и во многих других случаях повторения дач на Петергофской дороге, повторная реализация в Губайлове проекта 1777 года в конце 1780-х годов была, разумеется, стилистическим анахронизмом, поскольку в это время в моде была уже совсем иная архитектура (отсюда невольное заблуждение Е.Н. Мочульского, приписавшего строительство в Губайлове деятельности В.М. Долгорукова-Крымского во второй половине 1770-х годов, основываясь на датировке по стилистическим признакам).

Отличительной особенностью губайловской усадьбы в первый период ее существования было то, что она не имела хозяйственной зоны (хозяйственного двора, хозяйственных построек), и в этом смысле она и не была собственно помещичьей усадьбой, а была, как тогда выражались, “подмосковной”, т.е. загородным домом, виллой, парадной загородной резиденцией, “домом приемов”. Существенной стороной таких “домов приемов”, унаследованной от их придворных прототипов, был режим конфиденциальности, обеспечиваемый таким приемом планировочной организации усадьбы, как пространственная ее обособленность от окружения, когда усадебный дом закрывался с трех сторон (кроме дороги) сплошными зелеными кулисами стриженого боскетного парка, а сам усадебный ансамбль был окружен со всех сторон свободными открытыми пространствами, позволявшими визуально контролировать несанкционированное приближение к усадьбе посторонних лиц, и тем самым предупреждать появление разного рода соглядатаев и шпионов. Утилитарный мотив безопасности был архитектурно обыгран в духе времени: общий парадный, репрезентативный строй усадебного ансамбля был подчеркнут открытыми пространствами свободных “буферных” зон, окружавших ансамбль, – зрительно отрывавших и изолировавших его от каких-либо функциональных и композиционных взаимосвязей с окружением. В этом архитектурном решении был наглядно воплощен идеальный образец регулярного ансамбля, построенного по строгим правилам “наук и искусств”, нарочито отмежеванный от “природы”.

Еще одной существенной отличительной особенностью губайловской усадьбы того времени было ее весьма специализированное и исключительно “мужское” назначение. Загородные дома с выступающей залой-ротондой служили местом масонских собраний, так называемыми “храмами наук и искусств”, сюда собирались братья франкмасоны, женщины сюда не допускались. Использовались эти дома для кратковременных наездов в летнее время года, заседания лож продолжались до появления первых лучей зари (до утренней звезды), остаток ночи посвящали сну, для чего в доме устраивались спальные покои в антресолях. Их обстановка была предельно простой и функциональной, “походной”. Заседания лож завершались долгим дружеским “пиром”, так называемой “агапой”, для обеспечения подобных “приемов” при таких домах был необходим набор подсобных и служебных помещений – винный погреб, кухня, помещения для хранения припасов, столовых принадлежностей и т.д. В Губайлове эти помещения были размещены в “службах” – парных корпусах по бокам курдонера (кроме винного погреба, устроенного в подвале под главным домом). Все указанные особенности в точности соответствуют кадастровому описанию 1800 года, в котором указаны “дом господский каменный об одном этаже со службами при нем, сад регулярный”. Антресоли (как и мезонин) считались в те времена подсобными помещениями, поэтому дом с антресолями в официальных бумагах считался одноэтажным, а нежилые надворные строения названы “службами”, а не флигелями, поскольку флигелем в те времена называлась постройка жилая, с жилыми покоями.

Второй строительный период. 1800-е – 1820-е годы.

Перемены в жизни губайловской усадьбы и ее облике последовали, как кажется, уже в первые годы XIX столетия, после того, как князь Василий Васильевич Долгоруков покинул службу в Петербурге и, выйдя в отставку в 1799 году в чине действительного тайного советника, перебрался в Москву и свои подмосковные имения. Е.Н.Мачульский на основании изучения сохранившихся книг исповедных росписей Знаменской церкви установил факт присутствия значительного количества дворовых в губайловской усадьбе с 1800 по 1810 годы, что говорит о том, что в усадьбе в эти годы жили владельцы – семья князя В.В.Долгорукова. Изменение характера использования губайловской усадьбы (из дома закрытых приемов высокопоставленных братьев-масонов в загородную дачу) должно было с необходимостью повлечь изменения быта (из обихода кратковременных наездов государственных мужей в обиход сезонного семейного отдыха), а с ними и приспособление существующих зданий и помещений под новое использование и строительство новых построек. Известно, что главный дом был в это время роскошно обставлен, – в нашествие Наполеона он был разграблен и обстановка была реквизирована. Один из служебных корпусов (восточный) был переделан в людскую для размещения дворовых людей, для чего в нем были раскрыты оконные проемы (первоначально – ложные окна). На периферии ансамбля, в открытых буферных зонах, надобность в которых отпала, появились новые функциональные зоны и новые постройки – хозяйственные (конный двор, оранжерейно-тепличный комплекс) на западном краю усадьбы, близ технического пруда и крестьянских дворов, и увеселительные (рекреационные) на восточном ее краю («беседка-павильон» по типу Музыкального павильона в Павловске /Pavilion de Musique/, и круглая видовая беседка-ротонда на углу регулярного сада).

Прерванные войной 1812 года переделки в усадьбе были с размахом возобновлены новым ее хозяином, князем Николаем Васильевичем Долгоруковым (после возвращения его из заграничного похода, в 1817 или 1818 году). Итог второго строительного периода, окончившегося около 1822 года, можно наглядно видеть на замечательном литографированном рисунке – виде усадьбы Знаменское, сделанном в начале 1820-х годов (до переделки около 1825 года верхнего яруса и завершения колокольни в формах стиля ампир). Этот редкостный иконографический источник дошел до нас в уменьшенном фотомеханическим способом фотолитографированном изображении конца XIX века, случайно попавшем в собрание Государственного Литературного музея. 

Оригинальный рисунок, с которого была сделана фотолитография, был составлен (с помощью камеры-люциды) из отдельных тщательных зарисовок усадебных строений и их антуража, сделанных с помощью камеры-обскуры, отчего отдельные здания вышли в разных ракурсах, но с почти фотографической точностью и подробностью в деталях (примененные приемы натурной зарисовки сообщают развертке губайловской усадьбы характер агрегированного изображения, сканированного с нескольких точек). На рисунке все усадебные строения изображены с аттиками в стиле ампир (L ‘Empire), вошедшими в моду после войны с Наполеоном, что говорит о том, что усадебные постройки были либо переделаны в стиле ампир в конце 1810-х годов (главный дом, музыкальный павильон), либо отстроены в это время заново (конный двор). Самым замечательным является изображение главного дома – с полностью переделанным в стиле ампир парадным фасадом, обращенном к курдонеру, с надстроенными антресолями, превращенными в полный второй этаж, с портиком на месте первоначальной лоджии, с балконами в боковых уступах Фасада, накрытыми маркизами, с открытой террасой вдоль фасада, с которой дверные проемы по сторонам портика ведут в гостиные (редкий прием, известный по подмосковному Остафьеву), с декоративным навершием оконных и дверных проемов в виде мощной замковой конструкции, и т.д. 

Вместе с тем в изображении главного дома присутствуют еще черты первоначальной («старовской») архитектуры – бельведер в виде открытой площадки с балюстрадой (замененной решеткой), тумбы от первоначальной балюстрады на кровле (прием, восходящий еще к архитектуре барокко). В целом общий характер решения фасада говорит за то, что к переделке главного дома приложил руку безусловно выдающийся зодчий, хорошо знакомый с французской или итальянской архитектурой времен Империи. Рука другого архитектора отчетливо усматривается в двух других постройках – в здании конного двора (в то время оно имело 11 осей и позднее было расширено) и в музыкальном павильоне (на рисунке из-за церкви выглядывает только его центральная часть с беседкой-ротондой), одинаково архитектурно оформленных в завершающей части своеобразным аттиком с нишей для вставного лепного орнамента. Все эти здания показаны как каменные, на своих местах, на «Топографической карте окрестностей Москвы», составленной по инструментальной съемке 1831 года, что подтверждает полную достоверность изображения усадьбы на рисунке 1820-х годов.

Рисунок с видом усадьбы замечателен еще и в том отношении, что он дает картину усадебного ансамбля на определенном срезе ее развития, непосредственно по окончании собственно строительных работ второго строительного периода, но до завершения его топографии и композиционного образа, – на рисунке центральное ядро усадьбы изображено еще без обрамляющих его парковых кулис, столь характерных для визуального образа усадьбы более позднего времени.

Губайловское имение, также как и соседнее Архангельское, никогда не имело хозяйственного, в земледельческом смысле, значения. Значение имело лишь специализированное усадебное хозяйство – оранжерейно-тепличное, образцовое молочное, конный двор. Поэтому открытые пространства выгонных пастбищ, окружавшие усадьбу, с некоторых пор (во второй половине 1820-х годов и позднее) с умыслом и без сожаления засаживались рощами (как это было в Архангельском, Ильинском, Петрове-Дальнем), последовательно развивая предпочтительную (а затем и доминирующую) рекреационную функцию (как в частной, так и в публичной форме) этого ближнего пригорода Москвы с его живописнейшими видами окрестностей древней столицы. Сравнение изображений Губайлова и окрестностей на топографических картах окрестностей Москвы (так называемой карте Шуберта) за 1831 – 1863 годы наглядно свидетельствует о разрастании рощ и лесопарка по периметру губайловской усадьбы. Результат этого развития прочувствованно описал наблюдательный автор (священник Соловьев, переведенный в Губайлово на приход) во второй половине XIX столетия: «Губайлово расположено на возвышении с которого на три стороны открываются очень красивые и далекие виды; как на ладошке расстилаются перед вами близлежащие села и деревни, Спас-Тушино, Павшино, Гольево, с вьющейся между ними Москвой-рекой; хорошо виднеются Троицкое-Лыково, Покровское-Глебово, а между ними, как громадной величины звезда, горит золотая глава храма. Большая часть площади имения почти сплошь занята лесом, на котором преобладают сосны; стройные, прямые, высокие и могучие, стоят они, убаюкивая посетителя своим шумом; не менее живописны и березовые купы на южных окраинах имения. По многим данным можно думать, что эти рощи когда-то были сажены и разделываемы; помимо ровности этого леса и некоторой, доселе еще заметной правильности рассадки его деревьев, на это указывают вырытые в нем пруды, окружающие с трех сторон самое имение, они тянутся полукругом на расстоянии нескольких сажен один от другого /…/ по берегам прудов доселе стоят еще полуразрушенные каменные беседки с колоннами и гротами. Среди этих-то рощ и прудов расположены барские постройки имения, окруженные ближе к ним небольшими парками – кленовыми и липовыми…». В этом описании законченного облика губайловской усадьбы важными представляются два момента: помещение архитектурного ансамбля в массив высокой зелени, символизирующее рекреационную функцию, в отличие от парадно-представительской функции предыдущей эпохи, и указание на роль искусственных водоемов в организации усадебной периферии (точнее, ее внешней границы, уже не подчеркнуто искусственной, по правилам регулярной архитектуры, как в XVIII веке, но оформленной «природными рубежами», хотя бы и искусственно созданными). Этот прием был осуществлен в натуре уже к 1831 году (система прудов отражена на упоминавшейся «карте Шуберта»), что указывает на то, что окружение усадебного ансамбля рощами-парками было продолжением, вторым этапом реализации общего замысла, последовавшим во второй половине 1820-х годов, сразу же по завершении реконструкции собственно архитектурной составляющей ансамбля, – по обновлении его, так сказать, архитектурного каркаса.

К 1830-му году губайловская усадьба была покинута владельцами, которые перебрались в свою дальнюю подмосковную, Волынщину, – как кажется, Губайлово здесь следовало за Архангельским: их владельцы руководили паркоустроительными работами, ожидая до времени, пока новонасаженные рощи подрастут и усадьбы примут законченный вид. Однако по какой-то причине (возможно, финансовой) Долгоруковы не Дождались конечного результата, и усадьба была ими продана. Купил ее надворный советник Деменков, устроивший неподалеку от усадьбы писчебумажную фабрику на речке Баньке, как кажется, с целью создать доходную статью для поддержания усадьбы и большого паркового хозяйства. Однако этого не случилось, и дальнейшая владельческая история губайловского имения и усадьбы оказалась тесным образом связана с фабричным делом и коммерческим капиталом. Владельцы ее из дворян разорялись, не поспевая за капиталистическим и техническим прогрессом, имение шло с молотка, а после отмены крепостного права самой судьбою было суждено усадьбе попасть в руки успешного капиталиста-промышленника, одного из хозяев новой жизни. Деменков владел усадьбой с 1836 по 1845 гг., разорился, и имение было продано по частям в счет долгов. В 1848 г. имение с усадьбой приобрел статский советник А.К.Галлер, вскоре умерший (в 1851 г.), при его наследниках, владевших Губайловым до 1859 года и также разорившихся, при усадьбе появился второй каменный господский дом (к юго-востоку от церкви за дорогой на Чернево). В 1859 г. имение с усадьбой (“с находящимися в ней двумя господскими каменными домами, двумя каменными флигелями, оранжереею, теплицею, конным и скотным дворами, садом и другими показанными в описи строениями”, как записано в купчей) приобрел с публичных торгов штабс-капитан К.С.Орлов, заведший при усадьбе образцовое хозяйство на английский манер, для которого им был возведен каменный комплекс “молочного двора” (dairy- farm) на восточном краю усадьбы в модном тогда направлении английской псевдоготики – “стиле Тюдор”, с готической башней, стрельчатыми окнами. В 1880-х годах разорился и Орлов, поступившийся в 1885 г. имением в счёт долга своей сестре, которая продала Губайлово в январе 1886 года фабриканту Полякову – товариществу Знаменской мануфактуры А.Я.Полякова (купчая от 29 января 1886 года гласит, что “помещица Надежда Сергеевна Орлова продала Фабрично-торговому товариществу Знаменской мануфактуры Л.Я.Полякова собственную свою, оставшуюся за наделом крестьян, землю при селе Знаменском, Губайлово тож, со всеми находящимися на ней жилыми и нежилыми, не застрахованными от огня строениями, лесом и угодьями, принадлежавшую Константину Сергеевичу Орлову и доставшуюся ей по данной от 20 марта 1885 года»). К этому времени губайловская усадьба длительное время пребывала в заброшенном и уже полуразрушенном состоянии. 

В 1882 году имение было описано кредиторами, в оценочной описи усадебных построек, составленной по случаю предполагавшейся продажи ее с публичных торгов, указано, что “все строения в разрушенном виде и плохом состоянии находятся”, в том числе: «дом двухэтажный, низ каменный, верх деревянный, крыт железом, мерою ширины 11 сажен, а длины 10 сажен 1 аршин; два флигеля каменные одноэтажные, крыты железом, мерою в них ширины 6 сажен, а длины 8 сажен 2 аршина в каждом них; дом каменный двухэтажный, крыт железом, без рам и дверей, мерою б сажен ширины и 8 сажен длины; беседка-павильон каменная двухэтажная, крыта железом, из коей одна половина крыши раскрыта, без полу и дверей, мерою 6 сажен ширины и длины 8 сажен 1/4аршина; /…/ скотный двор каменный, без крыши, мерою 20 сажен длины, а ширины 17 сажен 2 аршина; конюшня и сарай вместе, крыты тесом, в разрушенном виде, мерою 48 аршин длины и 11 аршин ширины; оранжереи каменные беседка на каменных столбах круглая, крыта железом, кругом 9 сажен; кругом усадьбы разрушенная ограда» (ЦИАМ, ф. 66, оп. 5, дело 1815).

Притом, что оценочное состояние строений было скорее всего занижено, отраженное в описи общее состояние запустения усадьбы впечатляет. Описание усадьбы спустя несколько лет, в 1888 году, священником Соловьевым, подтверждает плачевное ее состояние: «рощ и прудов расположены барские постройки имения, окруженные ближе к ним небольшими парками – кленовыми и липовыми; на площадке перед главным зданием, бывшим когда-то красивым барским домом, стоят поломанные бурями и попорченные временем несколько кедров, лиственниц и других редких деревьев. Впрочем, и самые парки теперь запущены и заросли, каменная ограда их полуразрушена, местами развалилась и поросла мохом и молодыми побегами березок и других неприхотливых растений, точно также, как и некоторые из построек. А постройки эти несомненно когда-то представляли из себя нечто очень красивое и грандиозное. На одном конце парка стоят развалины оранжерей, недалеко от них какой-то громадных размеров сарай, на противоположной стороне вы видите развалины громадного здания со стрельчатыми окнами, башней, полукруглыми воротами и т.п., говорят, что это был молочный двор. Середину парка занимает барский дом, перед ним два небольших флигеля, дальше церковь и через дорогу кладбище. Флигеля, стоящие перед барским домом, нынешним летом /1888 года/ отделаны заново, увеличены надстроенными над ними вторыми этажами и могут служить прекрасными дачными помещениями. Заново будет, говорят, отделываться и сам барский дом. Все в нем полуразвалилось, осыпалось, поломалось; но и теперь еще видны следы прежнего богатства и роскоши; громадные залы с лепными потолками, барельефами по стенам и разделанными под мрамор колоннами, уютные кабинеты и гостиные с каминами и расписанными потолками, очевидно, были когда-то свидетелями широкой и богатой барской жизни …» («Московские ведомости», 1888, № 220). 

При Поляковых, хозяевах рачительных, но расчетливых, губайловская усадьба была частично приведена в порядок, но по большей части просто законсервирована до времени, как депонированный «неприкосновенный капитал»; А.Я.Поляков, вышедший из крепостных и поднявшийся как удачливый торговец и фабрикант, купил ее, что называется, «навырост» младшему сыну, Сергею, который в момент приобретения усадьбы был еще только 11- летним мальчишкой. Лишь спустя почти двадцать лет, когда Сергей Александрович Поляков женился, губайловская усадьба перешла в его распоряжение и он сразу произвел в ней значительные строительные работы. При Поляковых в усадьбе отчетливо просматриваются два этапа строительных изменений, два строительных периода: 1886-1888 и 1905-1906 годы.

Третий строительный период. 1886-1888 годы.

К третьему строительному периоду, судя по натурным данным, относятся реконструкция с надстройкой второго этажа так называемого «второго господского дома», в котором, по сведениям краеведа Е.Н.Мачульского, поселилась семья А.Я.Полякова, нового владельца Губайлова, а также надстройка служебных корпусов по сторонам курдонера и превращение их в дачи. Обращение служебных построек в дачи, сдаваемые в наем, было стандартным приемом образовать Доходную статью для поддержания старых дворянских усадеб. В заметке священника Соловьева упомянуто о «флигелях, стоящих перед барским Домом», которые «нынешним летом», т.е. летом 1888 года, «отделаны заново, увеличены надстроенными над ними вторыми этажами и могут служить прекрасными дачными помещениями». Однако надстроен (деревянным этажом) был только западный флигель, надстройка восточного флигеля была явно задумана (для нее была сделана боковая пристройка для лестницы во второй этаж), но, видимо, не осуществлена – на фотографии начала 1920-х годов этот флигель зафиксирован одноэтажным, без каких-либо следов второго этажа. Никаких данных о каких-либо строительных изменениях других усадебных строений в этот период нет, известно лишь (из отрывочных воспоминаний К.Д.Бальмонта), что усадебный парк поддерживался при Полякове-старшем, и в нем сохранялись «заброшенные беседки».

Четвертый строительный период. 1905-1917 годы.

К строительным изменениям четвертого (второго при Поляковых) строительного периода относятся перестройка в камне второго этажа главного дома (до того второй этаж, перестроенный из антресолей, был деревянный с отделкой под камень) и возведение на месте заброшенного молочного двора необычной постройки в стиле модерн с использованием форм и мотивов классической архитектуры. Эта постройка, представляющая собою прихотливую компоновку объемов вокруг центрального фойе с парадной лестницей во второй этаж, дополненную колоннадами глубокого портика-лоджии и выдвинутого в сад полукружия балкона, в учетных документах на усадьбу Губайлово как памятник истории и культуры была по ошибке названа «жилым флигелем». На самом деле ряд особенностей этого здания указывает на то, что это была художественная студия-мастерская, служившая также и салоном (а именно салоном хозяйки, которая, как теперь выяснено, была художницей и статусной артистически-светской фигурой). При строительстве студии-мастерской был применен ряд приемов, характерных именно для публичных зданий. Постройка была сильно приподнята на искусственное возвышение рельефа (насыпной холм с толщиной подсыпки 1,5-2,0 метра) и цоколь-стилобат с ведущими в портик- лоджию главного входа и колоннаду садового балкона широкими лестницами, что сообщило ей парадный и даже торжественный характер. Пониженной боковой частью, в которой располагались подсобные и технические помещения, студия-мастерская примкнула к сохраненной стене бывшего молочного двора, трактованной как декоративная готическая руина, фланкирующая разбитый за студией-мастерской партерный английский сад на заглубленной площадке рельефа, со спускающейся в него садовой лестницей (эта готическая руина и лестница, сохранившаяся доныне, видны на фотографиях 1920-х годов; характерные примеры вариантов английского сада в окрестностях Лондона.

С.А.Поляков ко времени вступления во владение и распоряжение усадьбой был уже хорошо известным в Москве, и не только в Москве, человеком, как в деловых кругах, так и среди меценатов и среди завсегдатаев московских скачек (он, как и его ближайший друг В.Я.Брюсов, был членом Московского императорского скакового общества), но особенно он был своим человеком в среде художественной интеллигенции обеих столиц, у поэтов и художников «новой волны» в искусстве (поэтов-символистов и художников «Мира искусства» и «Голубой розы»). Он был создателем и владельцем издательства «Скорпион», владельцем и издателем знаменитого художественного журнала «Весы», членом-учредителем общества «Свободная эстетика», видным членом Московского литературно- художественного кружка, в общем, яркой фигурой и неутомимым деятелем Серебряного века русского искусства. 

Женившись в 1905 году на французской художнице Софи Дюссек и введя ее в московский артистический круг, он отстроил ей в своем Губайлове, в качестве свадебного подарка, здание художественной студии-мастерской, совмещенной с артистическим салоном, по проекту одного из самых модных тогда в Москве архитекторов-художников, которым был, по всей видимости, Иван Владиславович Жолтовский, близкий знакомец С.А. Полякова и его жены. Прямых свидетельств тому, что проект студии-мастерской в Губайлове принадлежит И.В.Жолтовскому, еще не найдено. Но есть косвенные. В творческой биографии Жолтовского за предреволюционные годы есть одна лакуна: после здания Скакового общества на московских бегах (конкурс на него Жолтовский выиграл в 1903-м, переделал конкурсный проект в 1904-м, закончил строительством в 1905-м) следующую свою постройку Жолтовский проектирует и возводит только в 1907 году, после перерыва в 1905-1906 годах. Жолтовский единственный из практикующих архитекторов был членом общества «Свободная эстетика», в которое С.А.Поляков привел своих близких друзей и одной из хозяек салона которого была его жена Софья Ромуальдовна Полякова. Некоторые приемы, примененные Жолтовским в оформлении дома Скакового общества, напрямую перекликаются с архитектурным оформлением студии-мастерской в Губайлове (также как оформление построек в Вичуге, выполненных Жолтовским вместе с В.Д. Адамовичем в 1911-12 годах для фабриканта Коновалова). Совокупность этих пересечений, архитектурно-художественных и личных, не оставляет сомнений в том, что студия- мастерская в Губайлове есть творение И.В. Жолтовского. Как и в других подобных случаях (студия-мастерская в Абрамцеве, архитектор Гартман; мастерская в Борке, ныне Поленово, по эскизу В.Д.Поленова; студия-мастерская во Фленове по эскизу С.В .Малютина) возведение в «культурном гнезде» здания художественной мастерской было не столько утилитарной задачей, сколько художественным манифестом, манифестом нового стиля; таким же художественным памятником стала и студия-мастерская в поляковском Губайлове, открывающая собой новое стилистическое направление архитектурно-художественной образности, отечественную «неоклассику».

Отпечаток этой же образности лег и на облик главного дома усадьбы, перестроенного в те же годы (1905-1906). Фасадическое решение его при перестройке принципиально не менялось, а потому скорее всего и не было нужды в составлении специального проекта, но интерьеры, и в первую очередь убранство парадных помещений, явно были полностью обновлены, что наверняка требовало эскизов общего художественного решения интерьера. Судя по стилистике сохранившегося до нашего времени внутреннего убранства, очень похоже, что к интерьерам главного дома приложил руку все тот же И.В. Жолтовский (как минимум, в качестве консультанта). Не случайно маститые историки искусства, вовсе не подозревавшие о возможной причастности Жолтовского к строительству в Губайлове, увидели в губайловском доме «особый стилистический образ, в котором ренессансные мотивы выходят на первый план и затушевывают черты стиля ампир», – а ведь именно в этом и есть “неоклассика”, которую утверждал своим творчеством И.В.Жолтовский. Близкий друг владельца Губайлова С.А. Полякова, поэт Юргис Балтрушайтис, в стихотворении «Зодчий» так описал губайловский дом после реконструкции: «Своенравным зодчим сложен /Дом, в котором я живу, /Где мой краткий сон тревожен, / Где томлюсь я наяву./ Много в нем палат огромных, / пустынных и зеркал, /В чьих углах, в чьих безднах темных, / Отблеск солнца не сверкал».

Существенной особенностью строительных изменений четвертого строительного периода было оборудование зданий парадного назначения техническими средствами комфорта: водопроводом, электричеством, водяным отоплением, при этом их окружение было оформлено средствами паркового благоустройства на самом высоком уровне (партерные английские сады, мощение дорожек с бортовым камнем, наружное электрическое освещение и т.д.). Все это обеспечило губайловской усадьбе образ живого культурного гнезда, одного из центров самой современной художественной, культурной жизни России накануне Революции.

В послереволюционные годы постройки старой усадьбы использовались под размещение детского дома, а со времени учреждения Красногорского района (1935 Год) – под его административные учреждения (райком, райисполком, отдел ГПУ-НКВД, райотдел милиции, районный народный суд и т.п.), отчего адресом усадебных построек до сих пор является «Райцентр». С 1976 года в главном доме усадьбы находится районный Дом пионеров (ныне дом творчества молодежи). Размещение в постройках усадьбы советских учреждений повлекло за собой их приспособление под функции органов власти и управления, перепланировки и многочисленные ремонты, сопровождавшиеся сменой отделки и внутреннего убранства. Вместе с тем наружный облик усадебных построек, за исключением восточного флигеля, надстроенного в 1930-е годы вторым этажом, в целом сохранялся без существенных изменений, – благодаря тому, что комплекс усадьбы Губайлово с 1920-х годов числился внесенным в списки памятников искусства и старины (истории и культуры), подлежащих государственной охране, и сохранение внешнего облика построек было одним из требований охранных обязательств пользователей зданий. Значительно хуже обстояло дело с постройками, не имевшими пользователей, – готической руиной, музыкальным павильоном, беседками, гротами и другими парковыми малыми архитектурными формами; уже к середине 1920-х годов они находились в бесхозном, разрушающемся состоянии, как о том свидетельствуют заметка в журнале «Среди коллекционеров» за 1924 год и фотография музыкального павильона, сделанная экскурсантами Общества изучения русской усадьбы, и позднее, при размещении в усадьбе руководящих органов советской власти в середине 1930-х годов, были разобраны. Включение губайловской усадьбы как целостного ансамбля в обновленный список памятников культуры по постановлению Совета Министров РСФСР от 22 мая 1947 г. № 389 «Об охране памятников архитектуры» в отношении их уже запоздало. В настоящее время усадебный комплекс Знаменское-Губайлово является объектом культурного наследия федерального значения (Постановление Совета Министров РСФСР от 30.08.1960 г. № 1327, федеральный закон 72- ФЗ «Об объектах культурного наследия народов Российской Федерации»).

Выводы.

Исследование истории памятника по письменным, иконографическим и картографическим источникам и по ограниченным натурным данным (в местах обнажения кладки стен и конструкций из-под поздней штукатурки) позволяют сделать некоторые принципиальные заключения.

1. Усадебный ансамбль в Знаменском-Губайлове является выдающимся памятником русской архитектуры, творением крупных мастеров отечественного зодчества (И.Е.Старова, И.В.Жолтовского).

2. Усадьба Знаменское-Губайлово является исключительно значимым и важным памятником русской культуры, «культурным гнездом» Серебряного века (наряду с Абрамцевым, Поленовым и Талашкиным), безусловно подлежащим на перспективу музеефикации.

3. Усадебные здания в целом и их отдельные помещения на протяжении своего существования не раз существенно меняли функциональное назначение, а вместе с ним архитектурное решение, отделку, наружное и внутреннее убранство.

4. Усадьба имеет сложную строительную историю, слабо освещенную письменными источниками. Многократные переделки усадебных построек не всегда поддаются интерпретации в свете исторических документов и иконографических материалов, что требует расширения Источниковой базы за счет углубленного и системного натурного исследования памятников усадебного ансамбля для прояснения истории их строительных изменений и выработки ответственных реставрационных решений (главным образом это касается главного усадебного дома и студии-мастерской).

Выявленные иконографические источники дают достаточно полную необходимую базу (дополняемую по ходу дела археологическими изысканиями) для восстановления важных утраченных элементов усадебного ансамбля на реставрационном уровне.